Конец 89-го года - высшая точка, гребень перестройки. Газеты еще проникнуты спокойствием и духом государственности, но это уже канун прощания с “шестой”... Хоть и делались множественные попытки произвести “оперативное шунтирование” - искусственно продлить жизнь отжившего органа - любая операция с введением элементов демократии в режимную партию была обречена на неуспех, подрывала “на чем стоим”. В низах пирамиды КПСС с неплатежа партвзносов - демонстративная сдача партбилетов была позже, когда понадобились политические очки - началось разрушение опоры. Но не только это иллюстрировало гибель Помпеи. Самые яркие всполохи были по ту сторону цепей.

- Венгрия - реабилитация Имре Надя;

- Чехословакия - отстранены от власти сторонники “доктрины Брежнева”;

- Польша - торжество “Солидарности”;

- Германия - объединение;

- Румыния - по классическим законам революция.

О казни Николае и Елены Чаушеску хочется сказать больше. Не берусь анализировать вину диктатора перед румынским народом, ведь и в 17-м году революционные теоретики приговорили российского императора “за заслуги перед отечеством”, однако берусь рассуждать на тему, с какой привычной неразборчивостью в средствах наше общественное мнение взяло под покровительство скорый суд. В то время мне попалась единственная газетная заметка, даже не заметка, а чье-то письмо, мягко осуждающее революционную расправу. И то - заключительный комментарий редакции содержал разъяснение по типу “Собаке - собачья смерть!”

Не то ли было и четыре года спустя? Когда 4-го октября 1993 года обыватели, как новогоднему чуду пиротехники, радовались языкам пламени, вырывающимся из окон Белого Дома, а в телерадиоэфире цвет перестроечной интеллигенции распускал свои бутоны танковым залпам по несговорчивому парламенту. Молчи! Устал я слушать. Досуг мне, разбирать вины твои щенок! Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать! Сказал - и в темный лес ягненка поволок. - такова логика всех революций.

Финишем этого бурного года стала мальтийская встреча президентов. Вот фрагменты из официальных выступлений Дж.Буша и М.Горбачева:

- Дж.Буш. Поразительные перемены, которые я наблюдал в Польше и Венгрии, обнадеживающие перемены, побудили меня прийти к убеждению, что настало время сесть вместе с Председателем Горбачевым лицом к лицу, чтобы посмотреть, что мы с ним можем сделать, чтобы воспользоваться открывающимися перед нами возможностями для продвижения этих отношений вперед... Мы сможем обеспечить прочный мир и преобразовать отношения между Востоком и Западом на основе длительного сотрудничества. Именно такого будущего заслуживают наши народы, и именно такое будущее я хочу помочь построить, и именно такому будущему Председатель Горбачев и я положили начало здесь на Мальте.

- М.Горбачев. В нашем положении самое опасное - это впадать в преувеличения. Всегда, пожалуй, надо сохранять элементы осторожности. Наш мир и наши отношения находятся на переломном этапе. Мы должны действовать очень ответственно с тем, чтобы мы были на высоте вызова времени.

Когда в начале декабря 1989 года эти слова были опубликованы, мало кто вчитывался в смысл. Считалось, состоялся привычный обмен речами. Сегодня они читаются в философском аспекте и с оценочных позиций.

Не будем останавливаться на выводах американского президента - Америка тогда уже понимала исторический феномен Горбачева. Вчитаемся в то, что на русском языке называется “лицом к лицу - лица не увидать”: мы должны действовать очень ответственно с тем, чтобы мы были на высоте вызова времени.

Начну с конца. Вызов времени. Это одно и то же - вызов времени и конъюнктура? Пожалуй, нет. Вызов времени почувствовал Горбачев. Это то, что требовала жизнь страны для своего продолжения. Конъюнктура - это то необходимое, что для обеспечения или продолжения личных жизненных успехов уловили многие при Горбачеве. И если президент Буш сосредоточивается в своем выступлении на “я хочу помочь построить”, то председатель Горбачев объясняет свои действия “вызовом времени”.

И второе. Мы должны действовать ответственно. Все, что потом Горбачеву вменялось, как нерешительность и мягкотелость, на самом деле было проявлением чувства ответственности за принимаемые решения и совершаемые под его руководством действия. Даже в мальтийском выступлении проявленная осторожность по поводу советско-американских отношений - в нашем положении самое опасное - это впадать в преувеличения - с высоты сегодняшнего времени свидетельствует о многом.

Тогда, при Горбачеве, мир еще равновелико оглядывался в сторону двух держав СССР и США. В преддверие встречи на Мальте, например, афганский лидер Наджибулла публично обращается к обоим президентам с надеждой на урегулирование 10-летнего самого на тот момент острого в мире конфликта. Кому, спустя семь лет, когда афганские религиозно-политические противоречия разгорелись с новой военной силой и разнесчастного Наджибуллу подхватила петлей виселица талибов, пришло бы в голову с надеждой оглядываться на погрязшую в собственных неурядицах Россию во главе с президентом Ельциным? Кто за пределами России сейчас признает Россию как могущественное государство? Может быть этих последствий опасался Горбачев, когда не спешил панибратствовать с сильными внешнего мира? Может, как раз осознавая ответственность за слова, ни разу не обещал он своему народу “лечь на рельсы”!? Это уже последующая власть приспособилась сначала врать, потом оправдываться - “хотели, как лучше, а получилось, как всегда”. И никакого понятия об ответственности, о честности обещаний.

Моя дочка замучила меня одной фразой, когда училась в первом классе. Как почти все ровесники после организованной жизни в детском саду в первый школьный год, она после уроков оказывалась на целых полдня брошенной на произвол судьбы и по весне с удовольствием мерила окрестные лужи и заполненные талой водой канавы. Прибегая измученная тревогой за нее вечером с работы, я обнаруживала по пояс мокрую одежду и Вику, всегда виноватую. Выливала из сапог воду, негодовала, пыталась вразумить, получить какое-то объяснение. И каждый раз, не понимая моего гнева, ребенок твердил одно:

- Я думала мелко, а там... глубоко!

Все дети - испытатели. Это нормально, только так приобретается опыт. И приобретая его, они испытывают материнское терпение. И это тоже нормально: добровольный удел родителей - терпеливо любить свое продолжение. Для президентов испытательным материалом служит народ. И плохо, если они ведут себя, как дети. В этом познается мера ответственности. Горбачев ступал осторожно, старался предугадать, где глубоко.

И все-таки пучина подступила. Впервые по-настоящему разверзлась, а он оступился, в ночь с 19-го на 20-е января только что наступившего 90-го года на площади Украины в Баку, куда был выброшен усмирительный воинский десант. Только, может быть, сам Горбачев знает теперь, как правильно было поступить тогда. Упрекая впоследствии за ту небольшую по нынешним меркам кровь Председателя ВС СССР, никто и постфактум не предлагал решения, не говоря уже о тех тревожных днях. Сеятель пожинал плоды со своего поля: лидер коллективной безответственности по фамилии Политбюро перестал принимать упреки, все досталось персонально Горбачеву. Знал бы, где упасть, - соломки бы постелил! Не знал, не бог. Но помню, как сам выбирался из глубины. Не на чужом горбу, не спрятался за носовую перегородку, и голос не сел от страха - вышел в прямой эфир с тревогой и призывом к народам СССР ради всеобщего мира отказаться от межнациональной вражды. И через годы не отрекался - считал, что произошло, своей ошибкой и уроком для всех. Но уроки схватывают на лету или учат ученики одаренные либо усердные: кто имеет уши слышать, да слышит! В нашем классе оказались сплошь бездари и лентяи.

Уже в январе наметились пунктиры трех самостоятельных сюжетов, корнями произрастающих из “перестройки”, но кроною своей фактически погубивших ее: выборы парламента России, дезинтеграционный союзный процесс и возникновение многопартийности. Впоследствии композиционно они оформились в политическую ситуацию 1990 года.

Выборы народных депутатов России состоялись 4-го марта. К тому времени я уже глубоко увязла в избирательной кампании и знала обстановку, что называется, изнутри. Думаю, гораздо объемнее понимал происходящее Горбачев: нападки на него становились все грубее. Но поражала его все та же уверенная открытость - он не боялся будущего. Запомнилось интервью в день выборов на избирательном участке:

- Вопрос: Михаил Сергеевич, что вы ждете от этих выборов?

- Горбачев: Эти выборы выведут новые, свежие силы.

- Вопрос: Эти выборы могут укрепить или ослабить позиции кандидатов членов партии?

- Горбачев: Знаете, я смотрю спокойно. Во-первых, мы не должны противопоставлять партию и беспартийных. Это надо исключить.

И состоявшийся через десять дней III Съезд союзных депутатов это исключил, введя поправку в Конституцию об отмене “6-ой статьи”, одновременно утвердив пост Президента СССР и выбрав Горбачева.

Как проходили российские выборы? Эхом в глубине России отдавалась свердловская кампания Ельцина, но намного ярче разворачивались события на местах. Для меня эта захватывающая гонка началась, когда узнала, что кандидатом в депутаты у нас в Новосибирске зарегистрирован А.П.Мананников. Напротив этого события я поставила самый жирный плюс в моем списке политических перемен, и это стало точкой, в которой круто повернула направление моя личная жизнедеятельность. Где-то далеко - московские избирательные страсти. А тут, пожалуйста, рядом, можно участвовать. Отодвинулись на задний план декорации театрального либерализма. Появилась конкретная задача. В голову даже не пришло, что можно дернуться на выборы самой, тогда о трудоустройстве депутатом заботились только самые понятливые, преимущественно из руководящих органов ВЛКСМ. “Из политзаключенных - в депутаты!” - вот это да, казалось, настоящий прорыв. Честно говоря, не очень верилось, что такое может состояться. Но про себя решила - чем смогу, помогу!

Для начала, чтобы понять, где и как можно за него хотя бы проголосовать, пришлось разобраться в системе выборов. Нужно сказать, невежество было столь велико, что понятия не имела об округах территориальных и каких-то еще национально-территориальных, что в два вторых входят все шестнадцать первых. Темный лес! Но слово сказано, и, как говорит моя мамочка, глаза боятся - руки делают. Отправилась в “клуб избирателей”.

Еще задолго до выборов в Новосибирске была создана странноприимная организация, называлась - Фонд молодежной инициативы. Объяснить ее появление можно тогдашними опасениями самого, на мой взгляд, продуктивного аналитика происходящих в “социуме” процессов Л.Шевцовой: Плюрализм, не находя легального выхода, становится взрывоопасным фактором... Предпринимаемые на мест тах неуклюжие попытки бороться с неформалами обычно завершаются моральной победой последних. Взрывоопасный фактор сгущался в молодых умах. Для его легального выхода, для приима с доглядом странствующих в дебрях политики неформалов и был учрежден обкомом ВЛКСМ новосибирский Фонд молодежной инициативы. Заодно шустрые комсомольские руководители делали там свои первые в жизни большие деньги. Естественно, что именно в стенах с опытом был зарегистрирован “клуб избирателей - 90” - догляд требовался.

Туда я и пришла однажды, смывшись чуть пораньше с работы. Консультировала, помню, приятной неформальной внешности пышноволосая, слегка грассировавшая девушка. И я по-простому спросила, как, если живу там-то и там-то, проголосовать за Мананникова, и где его можно повидать. На что она мне по научному долго объясняла об устройстве будущего законодательного органа и системы выборов, что, вообще-то, “клуб” поддерживает демократический блок “Новая волна”, что в него записались замечательные молодые ребята. Что касается, Леши, продемонстрировала приближенность к герою, то он баллотируется по национально-территориальному округу, и за него можно голосовать на любом избирательном участке, а встречи с избирателями в центре города Мананников уже все провел, но вот еще несколько осталось в отдаленных районах, спешите, если хотите, туда-то и туда-то.

Я хотела. Меня совершенно не интересовала какая-то “Новая волна”, мне нужно было живьем увидеть Мананникова, потому что помогать собиралась ему. В ближайшую субботу к 12 часам с одной окраины на другую через все сугробы зимнего города я отправилась искать невзрачный ДК, где планировалась очередная официальная встреча кандидатов с избирателями. Пересев с трамвая в троллейбус, потратила часа полтора, закончив наконец странный в обычном понимании маршрут автобусом. Немного опоздала. Зал был довольно-таки большой - человек на полтыщи - и полон на две трети. На сцене четыре кандидата, пытаюсь догадаться, кто из них Мананников. Оказывается никто. Завклубом представляет совсем не того, на кого пришли. Это, знаете ли, было, как не тот артист приехал, Иван Иванов вместо Софии Ротару - ропот разочарования по рядам.

- Где Мананников? - отдельные голоса и общий немой вопрос.

- Не знаю, мы его предупреждали... Но вот другие ... тоже... вполне... даю слово... тише, тише, товарищи!

Часть народу ушла, я осталась: не хотелось снова в троллейбусную давку. Какие-то зачитывались скучные программы, выученные за время перестройки слова... Все потерто, серо, как сиденья в зале, как клуб, как сама завклубом. Вдобавок в помещении было очень холодно - стояли морозы. Осталось совсем мало людей, десятка три. Ругаю себя, что убила день, что полно стирки, но почему-то медлю уходить. И вдруг!

- Товарищи, нам только что стало известно, встреча с кандидатом Мананниковым будет в понедельник в 18.00, - делает объявление завклубом.

Ах, вы гады! Все понятно, думаю. Ладно, придем в понедельник - скука сразу прошла, взамен появился азарт. Я поняла, и, как потом выяснилось, поняла правильно, это были те самые неуклюжие попытки со стороны властей уменьшить популярность неудобного кандидата, которые на самом деле оборачивались ее ростом. Расчет был в том, что понедельник - день тяжелый, шесть вечера - время неудобное: все спешат после работы ужинать, да и оповещать народ особо никто не собирался. Запретить встречу - противозаконно, а перенести непонятно на когда... Разойдутся и больше не придут. Таких упертых, чтоб “если я чего решил - выпью обязательно”, - можно, не евши, и в понедельник - встретишь нечасто.

Трюк с переносом даты или времени встреч сопровождал Мананникова и во всех следующих избирательных кампаниях. Последний раз обломили избирателей власти райцентра Сузун на выборах губернатора в 1996-м: на единственной афише возле ДК указали правильное число, а в газете - две тысячи тираж - на неделю ошиблись.

В понедельник вечером собрались человек полтораста. Сидят разрозненно, в основном - по одному. И только во втором ряду, справа от прохода, заметно выделяется группа прилично по тем временам одетых женщин средних лет. Оттуда прямо бьет в глаза непонятная пока спаянность. Меня изнутри тоже неудержимо что-то подбивает. Было это 26-го февраля, как раз на следующий день после всесоюзного митинга в честь февральской и против октябрьской революций. В Новосибирске, несмотря на запугивание, проведенное по предприятиям и учреждениям, он собрал по разным оценкам от 15 до 20 тысяч, а был к тому же и мороз за тридцать. Подбивает желание продлить вчерашний успех, короче, хочу уже не просто посмотреть, а фактически рвусь в бой. Занимаю позицию: прохожу вперед и сажусь во втором слева от прохода ряду.

На сцене, с виду, как добрые друзья, в креслах за журнальным столиком расположились Мананников и все та же завклубом. Предвыборную программу кандидат выдал быстро - деколонизация Сибири, деидеологизация общества, децензуризация средств массовой информации - и предложил перейти к диалогу с избирателями:

- Задавайте ваши вопросы, а я отвечу.

Сразу стало понятно, что объединяло женский актив справа - общая цель. Лет через пять случайно в разговоре я вспомнила о том вечере в клубе, и А.П. пояснил, что это были десантницы из Заельцовского райкома КПСС, он знал некоторых дам в лицо. Они хорошо подготовились насчет всех пунктов биографии кандидата, но особенно напирали на сотрудничество с вражеской радиостанцией. Одна задавала вопрос, другая вскакивала и на него отвечала. Сценарий был задуман так, чтобы зал понял, в детстве он - председатель пионерского отряда, а в тридцать четыре - корреспондент “Свободы”. Одним словом, бойко лепили образ предателя родины и шпиона всех разведок. Не знаю, о чем думали, глядя на этот артобстрел, нормальные избиратели, но молчали, голосил только второй ряд.

Из второго тоже ряда, только слева, подняла руку я. Завклубом, наверно, подумала, кто-то из своих, и кивнула.

- У меня, простите, вопрос, не знаю, к кандидату или к вам. Почему не состоялась встреча в субботу? Я бросила семью, домашние дела и в мороз через весь город..., потратила драгоценный выходной, чтобы встретиться с кандидатом. И что? Мананников не приехал! Кто из вас мне ответит на это?

- По графику встреча назначалась на сегодня. Об изменении мне позвонили, когда, все уже началось. Я просто не успел приехать, - ответил Мананников.

- Значит, виноваты в том, что я потеряла день, вы? - обращаюсь к завклубом.

Та что-то лепечет в ответ. Она не была политическим инструктором с райкомовской хваткой, она была рядовым подневольным пропагандистом, поэтому растерялась. Второй ряд справа тоже на секунду замешкался. Главное было - перехватить инициативу. И люди вслед за мной стали задавать простые человеческие вопросы. Я в первый раз видела А.П., сидела и просто наблюдала. Он не стремился, как обычно все кандидаты, понравиться. Не играл в войну , не нападал и не отбивался. Ответы не были напряжены пафосом, говорил не яростно - спокойно. От ударов не уклонялся, наносил поражающие ответные. Когда спустился со сцены, его окружили и долго не отпускали. Я спросила:

- Чем могу быть полезной?

- Агитируйте, - ответил одним словом.

Как агитировать? Способов агитации не знала, инструмента не было. Словами и личным авторитетом, скольких смогла, давно сагитировала. До выборов оставалось всего шесть дней. Народ шушукался, ходили разговоры, что результаты все равно сделают такими, как надо. Откуда-то стало известно, что по закону в избирательных комиссиях в день выборов могут быть общественные наблюдатели. Это демократическое правило сейчас упрощено до предела. Тогда же оно было немыслимым новшеством и завалено такой непроходимой бюрократической кучей, что преодолеть ее могли только очень усердные. Достала закон, вычитала, все, что нужно. Родной коллектив от имени популярных в ту пору СТК наделил полномочиями меня и в пару доктора наук Л.Н.Романова. Почему-то мне казалось, что самая-самая подтасовка будет происходить в окружной избирательной комиссии. Опыт последующих избирательных кампаний наоборот показал, что результаты “делают” как раз в нижнем звене - непосредственно на участках, именно там и требуется пристальное наблюдение. А в марте 90-го я была новичком, все были новичками, и отправилась брать бастионы, как казалось, цитадели.

Избирательная комиссия по 57-му национально-территориальному округу располагалась в горисполкоме. Нельзя сказать, чтобы там сильно обрадовались, когда, как и предписывал закон, за три дня до заветного воскресенья я появилась там уведомить, что хочу наблюдать за их святая-святых работой. Не то, чтобы испугались, они никого, кроме обкома и КГБ не боялись, просто возмутились - “кто такая, нашлась!” Настырно толкую, от народа, мол, что коллектив прислал, имею право... Помню, даже за свой счет звонила в Центризбирком, требовала подтвердить полномочия и поставить на место зарвавшуюся комиссию. Поставили. 4-го марта, когда ранним утром мы с Романовым появились в дверях, встретили любезно. Председателем оказался очень даже интеллигентный профессор, отнюдь пока не демократ, но вежливый и не сноб. Я тоже не хухры-мухры, рядом физико-математический доктор, поэтому чувствую себя вполне в своей тарелке и уверенно приступаю к полномочиям.

Сказать честно - было скучно. Никакого заговора, члены комиссии - обычные люди, разговаривают, шутят, смеются. Поделились бесплатно обедом, для комиссии специально готовили. Правда, люди тоже разные. Про профессора уже говорила, секретарь - просто милейшая женщина. Но вот ходит между столами моя знакомая по летней окологолодовочной на площади Ленина дискуссии - Т.Шароглазова. Она отличается: держится строго, слегка высокомерно, не шутит. Сразу понятно, не просто член комиссии, а член горкома партии, держит планку.

Интересное началось на следующее утро, когда стали поступать данные. Первым приехал Кировский район. Гробовая тишина и в ней одно только слово:

- Мананников.

У кого-то испуганно выскочило:

- Ой, я так и знала!

Сверкнула очами Шароглазова - которая “знала”, отскочила в тень.

Следующий район прибыл:

- Мананников.

В аудитории не хватало только марша Шопена. Все перешли на шепот. И как колокол, звучали прибывающие протоколы: мананников-мананников-мананников. Ни один район не сбился! Приведу для полноты впечатления цифры по единственному участку, по всем остальным картина была типичной.

Белоусов О.К.           25                                   Мананников А.П.       312                              

Бондарь В.Ф.             27                                   Мельников М.Н.         43

Волошин И.Г.           37                                     Пермин Н.П.                 33    

Гаврилко Б.П.           42                                     Петрик А.И.                 30

Голиков Р.П.             16                                    Соколенко Т.М.             15

Деменков Г.С.           67                                   Смирнов С.Н.                 6

Ибрагимова З.М.       82                                  Томилов В.Г.                 18

Лантух В.В.               170                                Труфакин В.А.               20

Лапков П.В.               44                                    Фомин А.А.                   20

Ляхов Н.З.                     9                                   Цильке Р.А.                   34

Не случайно именно в этом округе оказалось столько претендентов, в других было куда не так густо. Как только бывший политзек зарегистрировался в окружной комиссии, было объявлено ЧП областного масштаба и кандидатов стали печь, как блины. Благо, тогда не требовался сбор подписей. Хотели завалить телами - не удалось. В финал Мананников вышел с хирургом-глазником В.Лантухом, учеником знаменитого и очень популярного тогда С.Федорова.

Две головокружительные недели перед вторым туром врезались в память отчетливо. Я уже познакомилась с доверенными лицами кандидата, и действовать старалась координировано, а не совсем сама по себе. Первым делом нужно было отстоять теледебаты “Лантух - Мананников”. Власти закусили удила. В нарушение всяких правил о равенстве возможностей на пропаганду достоинств офтальмолога была запущена партийно-государственная мощь. Бедному Лантуху никогда и не снилось такое собственное величие. По дворам разъезжали громкоговорящие машины, почтовые ящики заглатывали стихи в его честь. Но сверху понимали, зная полемические возможности Мананникова, выпускать их в эфир один на один - ставить Лантуха в очень невыгодное положение. Поэтому сразу на ТV поступила команда: никаких дебатов.

Звонит мне Н.Л.Ворова, доверенное лицо Мананникова.

- Нужно организовать звонки на телевидение, требовать...

Попробую, говорю. Потом думаю: ну, сама позвоню... Ну, еще кого-нибудь попрошу! В конце концов просто не станут поднимать трубку. Я вообще не люблю телефон. Глаза напротив - совсем другое дело. Поступаю так. Пишу письмо: Коллектив ЗапСибНИГМИ Госкомгидромета убедительно просит организовать теледебаты в связи с предстоящим вторым туром голосования по 57 нац.тер. округу.

Обращаем Ваше внимание на слабую информированность избирателей. Средства массовой информации в предстоящую неделю должны быть сориентированы на предстоящее голосование. Плохая работа по обеспечению информацией населения грозит срывом выборов.

Под это письмо по институтским отделам собираю 150 подписей, заверяю все директорской печатью. В письме ни слова про Мананникова, все культурно. Но и ни слова неправды, избиратели и в самом деле жаждут поединка: кто-то желает победы Лантуху, кто-то - его сопернику. С этим документом и отправляюсь на телевидение.    

Спустя несколько лет, я узнала все переулки и действующих лиц новосибирского ТV, а тогда не умела и двери открывать. Дорогу выбрала наобум, но правильно. Приезжаю на Вертковскую, 10. Там вообще-то, как потом оказалось, расположено новосибирское радио, но удачно для меня здесь же приютился общий телерадионачальник В.В.Кашкалда и, что самое удачное, оказался в тот момент на месте. Иду, не знаю куда, по пустому первому этажу, навстречу - молодой человек. Это был популярный радиоведущий О.Жуков. “Радио” - не “теле”, где ведущих узнают на улице, позднее мы с ним хорошо познакомились, а в тот момент для меня он был просто отсюда, и я обратилась:

- Здравствуйте, у меня тут письмо от граждан, как вы думаете, куда мне с ним лучше?

- Пойдемте, я вас провожу, - пробежав бумагу глазами, повел на третий этаж.

Заходим в приемную, а начальство как раз в ту минуту из кабинета показалось - рыжеватый средних лет и незлобного вида чиновник. Это и был В.В. Кашкалда. В последующие годы приходилось с ним остро дискутировать, а в тот первый раз очень любезно поговорили. Я к нему:

- Здравствуйте, можно к вам?

- Нельзя. Я занят.

- Ах, так! Тогда вот вам письмо от граждан.

Прочитал. В горбачевские времена народные подписи производили впечатление.

- Зайдите.

Минут сорок я ему доказывала, как важно показать людям кандидатов в открытой полемике, не то, они, не дай бог, глупые, сделают неправильный выбор. Мананникова уже и наслушались, и начитались, а Лантуха и видят только с ножом в руках, и то незрячие. Где ему раскрыться? И намекаю, что именно в таком ключе нужно подавать партийному руководству необходимость теледебатов.

- Обком здесь ни при чем, времени просто эфирного маловато, такие, знаете ли, всякие важные передачи..., - без тени смущения врет он.

Долго обиняками танцевали мы вокруг “письма граждан”, пока он осторожно не попытался выяснить:

- А вы за кого?

- Ни за кого! Я за правду, - притворяюсь дурочкой.

Копию письма отвезла в окружную комиссию. Там на эту же тему как раз гудела “группа поддержки”: доверенные лица во главе с Г.И.Сурдутовичем. Рассказала о своем походе. Сурдутович немедленно помчался дожимать Кашкалду. Не знаю, сколько еще людей подключилось тогда к решению этой стратегической в полном смысле слова задачи, но мы выиграли. Теледебаты состоялись накануне выборов и определили победителя. Мананников с альтернативой справился блестяще.  

Параллельно с войной за эфир взялась организовать встречу с избирателями в нашем институте. Понятно, что к Мананникову интерес у людей был выше, чем к В.Лантуху, хирургу, возможно, замечательному, но человеку в общем-то стандартному. “На Мананникова” ломились и други, и недруги. Тем неохотнее пускали его в актовые залы директора и начальники. Поэтому подход применила тот же: люди должны знать обоих - равенство условий. Затей я встречу только с одним, да не с Лантухом, ничего не получилось бы. Встреча с Мананниковым была первой.

Когда бралась за это мероприятие, Сурдутович спросил, много ли будет народу. Оставалось мало времени, и на мелкие собрания расходоваться было нельзя. Наш институт был не очень крупный, но я рассчитывала на другое. Мы делили помещение с большой организацией - гидрометслужбой со всеми ее многочисленными приладами: отделом приема информации, ВЦ, собственным телеграфом и пр. Зал общий, коридоры - тоже, и сотрудники, как родня. То есть фактически аудиторию можно было удвоить, а разрешением на “зал” воспользоваться одним. Дело в том, что директором института был выходец из фрондирующего Академгородка, а гидрометслужбой правили недалекие и навытяжку служаки. Нельзя сказать, что первый не приседал перед обкомом, но в рамках перестройки процесс понимал и приветствовал. Он и дал разрешение на проведение встреч институтских сотрудников с обоими кандидатами. А про гидрометслужбу, подумала, сами придут. Не будут же их сетями отлавливать.

В назначенный день, это было в последний перед выборами четверг, народ с утра предвкушал что-то из ряда вон. Кучковались женщины в коридорах, гидрометслужба собрала своих начальников, обсуждали, как предотвратить бедствие... Но 17.00 неотвратимо приблизились. Я пошла на вахту встречать. Спускаюсь... Вход у нас всегда был относительно свободный, вахтеры читали, вязали, просто посапывали. А тут! все перекрыто, вахтерша - только что без ружья, а так - чистый охранник. И улыбка, как у овчарки. Не успеваю осмыслить ситуацию, в дверях появляется Мананников. Я растеряно развожу руками.

- Не пускают? - спрашивает и пытается пройти через вертушку. Вахтерша нажимает кнопку, вертушка упирается. Откуда-то появляется начальница АХО:

- У нас режимное предприятие! Режим! Нельзя! Куда? - переходит на визг.

Ну все, мелькает мысль, псарню спустили. Пока я лихорадочно соображаю, что делать, Мананников со смешной легкостью отодвигает деревянный барьер, примыкающий к металлическим рогам и никак не укрепленный, и проходит. В лифте меня слегка знобит, и он мне, пока поднимаемся на пятый этаж:

- Не расстраивайтесь, мы же уже прошли.

Зал переполнен. Я вместо того, чтобы солидно его представить, срываюсь. Голос звенит и дрожит:

- Ставлю вас в известность, только что администрация пыталась сорвать нашу встречу с кандидатом. Перекрыли вход в здание, и кандидат вынужден был применить силу.

Чем аукнулось мне такое заявление, еще расскажу, а в тот момент публика загудела, зашевелилась, выскочила председатель профкома, стала опровергать мое сообщение, что, мол, клевета... Короче, все началось сразу и на доверительной ноте.  

Первая половина следующего дня была обыкновенной - встречала, правда, уже без проблем, и представляла второго соискателя депутатского мандата. Да и после обеда ничего особенного не ждала, как вдруг забили барабаны - меня вызывают к директору.

- Что это вы там вчера заявили про происки администрации? - зловещим голосом спрашивает наш либерал.

Сам-то он вместе с замом и парторгом, на всякий случай, в зале не был. Я повторила, что сказала вчера.

- Вы в какое положение меня поставили? Мы арендуем у гидрометслужбы помещение, мы от них полностью зависим. Вы должны немедленно публично извиниться перед Василием Ивановичем, это их условие, - в голосе уже чугун.  

Меня, как обычно в таких случаях, замкнуло:

- Не могу. Это противоречит моему представлению о чести и достоинстве. Я не лгала: начальник административно-хозяйственного отдела действительно лично препятствовала, а она представитель администрации. Все точно.

Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую, и отчеканил:

- В понедельник в десять я вас жду.

Была пятница. А выборы в тот раз были в субботу, то есть на следующий день. Настроение, конечно, у меня сильно упало. Было противно. Предполагала, зачем меня ждут в понедельник к десяти. Рассказала мужу, он собирался в воскресенье вечером в командировку, решил, что не поедет. Вечером допоздна мы всей семьей клеили листовки. Утром проголосовали. В комиссию отправилась к ночи, а к двум часам все стало ясно: победа. Было раннее воскресное утро, когда я возвращалась домой. На остановке - человека три. Долго не приходил трамвай. Нарушив унылую обособленность позевывающих жаворонков, спросила:

- За кого голосовали?

- За Мананникова.

- Он победил.

Дремоту, как рукой сняло. Оживленный обмен впечатлениями продолжили уже в трамвае. Расстались, как давно знакомые. Услышав о победе, муж сразу засобирался в отложенную в связи с ожидаемыми репрессиями командировку:

- Не тронут. Сделают вид, что ничего не произошло.

Так и было. Я никуда не явилась, и никто на явке с повинной больше не настаивал.

Те восемнадцать новосибирских избранников представляли собой в миниатюре будущий Съезд народных депутатов России: от первого секретаря В.Мухи до бывшего политзаключенного А.Мананникова. Следующими слева и справа были председатель облисполкома В.Боков и исключенный, а потом восстановленный в партии, но насовсем выгнанный из офицерских рядов Н.Богаенко. К центру спектра сходились фигуры полегче, впоследствии, правда, один из них поднялся к подножию политического Олимпа: бывший директор совхоза Н.Харитонов сейчас - заметный деятель в блоке левых сил.

Правая, тогда ее почему-то называли левой, демократическая часть новосибирских депутатов была довольно куцей. Следующим за Н.Богаенко по политическому весу - математик и депутат горсовета предпоследнего созыва А.Манохин. Он уже больше года подвизался на демократических тусовках, его знали и любили в Академгородке, но мало знал город. Этот человек, не особо на что рассчитывавший в науке, в жизненном успехе, поставил на демократию. Мне рассказывал один из завсегдатаев городских политических дискуссий, как однажды в нешироком кругу за полгода примерно до российских выборов Манохин высказался с горьким откровением:

- Вы, ребята, еще молодые! А у меня эти выборы - последний шанс.  

Математики считать умеют. Свой шанс он использовал, как умел, достигнув поста представителя президента в Новосибирской области и утратив его в 1996 году за излишнее усердие на службе у Ельцина.

Был еще один считавшийся демократическим депутат - редактор молодежной газеты, но тот, совсем невидный, так всерьез и не заказался. Покрутившись немного после падения Белого Дома в Кремле среди ”хороших” депутатов и не заполучив никакой должности, вовсе незаметно удалился на политический покой.

Мананников вошел в разночинную депутатскую среду и всегда оставался, говоря словами любимого мной, несмотря на, а именно за поэтическую революционность, Маяковского, “как бомба, как кинжал, как бритва, обоюдоострая..,!”. Верхние щетинились по кастовым признакам, а депутаты, пришедшие в политику из демократических низов, не дотягивали по масштабу. С одной стороны, тянулись к его уровню свободы, с другой - привычно кланялись господствующему положению, добирая в льготах и привилегиях дефицит прежней жизни и прикрывая свою слабость то “центризмом”, то “здравым смыслом”, то “приверженностью курсу реформ”. Мананников депутатствовал по наитию: выступал одинаково с несгибаемым коммунистом Боковым против дополнительных полномочий Ельцину и вместе с демократами - против войны в Чечне. Ни с одним кланом не запрягался цугом. Был неудобен всем, но своей иноходью показывал путь, на который рано или поздно выруливали все.

Вскоре после выборов в статье “Какой выбор мы сделали” известинец П.Гутионтов писал: На этих выборах демократический блок добился весьма ощутимых успехов. Но насколько жизнеспособен окажется этот блок, не слишком ли “растянут фронт” - от Гдляна до Собчака и дальше до секретаря ЦК ВЛКСМ Смирнова.? Сегодня ответ на этот вопрос уже есть. А тогда надеялись на лучшее и были полны ожиданий.

11 марта 1990 года мы получили первый мощный подсоюзный толчок. Верховный Совет Литвы провозгласил независимость. Это не было большой неожиданностью, события в Прибалтике развивались почти по плану, и Литва ступала в авангарде. В начале января в Вильнюсе побывал Горбачев. Я не устану сравнивать его действия с действиями Ельцина в аналогичных ситуациях. В октябре 91-го Ельцин в Чечню не наведывался, зато в ноябре сплеча объявил ЧП, и не отмени его тут же Верховный Совет, война   заполыхала бы на три года раньше. А так чесались руки еще тогда размазать об горы зеленоглазую гордячку! Может быть потому в 94-м и не спрашивал разрешения у Совета Федерации на начало войны, помнил то депутатское “вето”. Горбачев же до конца пытался остановить процесс распада, обращаясь только к голосу разума.

- Нынешнее литовское руководство не внемлет голосу разума! - сказал в обращении в Верховному Совету Литвы после принятия им решения о суверенитете, - Предпринимает в одностороннем порядке действия, идущие вразрез с Конституцией СССР и носящие откровенно вызывающий и оскорбительный для всего Союза характер. Хочу еще раз заявить, что этот путь губителен.

Ровно через три месяца на этот путь повернули и мы. От какой зависимости освобождал Ельцин Россию? Литву я все-таки понимала: пакт Риббентропа-Молотова простить трудно. Вильнюс отсекал “руку Москвы”. А Москва? Собственную? Чему так радовались российские депутаты 12 июня? И только лицо Горбачева в отдельной ложе выражало гамму тревожных чувств. Какая короткая память - Горбачев развалил Союз! В бомбовый ковер не завернул беглянку - это да. Вместо того уже 7-го апреля был опубликован Закон СССР “О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР”, который гласил: Решение о выходе союзной республики из СССР принимается свободным волеизъявлением народа республики путем референдума.

Пользуйтесь! Только цивилизованно. Несть пророка в отечестве своем! Пользовались не во благо: оставалось не так уж много времени до всеукраинского референдума, поднявшего руки за “незалежность Украiны”. Воистину, что имеем, не храним, потерявши, плачем. Плохая штука демократия: как алкоголь, во вред себе ее употребляем. Но лучшего принципа для государственного устройства мир до сих пор не придумал. Вопрос в мере употребления. Судьба Союза становилась самым большим камнем политического преткновения на грядущие два года.