1995 год проходил под знаком жестокой войны и предстоящих думских и президентских выборов. После очевидных провалов на фронтах, после того, как очевидным стало, что с Чечней не справиться физически, а политически - только уступив, авторитет Ельцина пал до нулевой отметки. Всерьез возникло опасение, что ельцинский Кремль сделает все, чтобы президентские выборы через год под каким-либо предлогом отменить: такой маловероятной казалась его победа и таким, не вызывающим сомнения, желание сохранить власть любой ценой. Первым такое опасение высказал Горбачев. Он призвал политическую общественность, чтобы не допустить потери достигнутых демократических ценностей, повсеместно создавать комитеты в поддержку проведения выборов Президента РФ в1996 году. Федеральное собрание тоже не очень-то настаивало на собственном переизбрании. О продлении депутатских полномочий постоянно хлопочет, выдвигая всяческие инициативы, например, председатель Совета Федерации В.Шумейко. С верхней палатой особая проблема, поскольку прямым голосованием она избиралась всего лишь однажды на переходный период 1993-1995 г.г., а затем по Конституции должна формироваться из избранных губернаторов и руководителей представительных органов власти субъектов Федерации. Проблема в том, что губернаторы по всей России избраны народным голосованием в единичных случаях, в большинстве - назначены Ельциным. Таким образом, если к тому времени не пройдут выборы глав администраций, Совет Федерации в 1996 году грозит превратиться наполовину в орган, ничего общего с представительной властью не имеющий. А выборы в губерниях президент назначать не торопится. Торопятся сами проявить инициативу наиболее уверенные в себе губернаторы: хочется заручиться поддержкой избирателей, стать независимыми от настроения президента и взаимоотношений с кремлевскими «стукачами» на местах. Известно, что хочет избираться Борис Немцов. Ходят в Новосибирске слухи, что подумывает обратиться к президенту с подобной просьбой и И.Индинок. По всему видно, любые выборы, которые состоятся, обещают быть все более «заорганизованными», все более неестественными и зависимыми от действующей власти. Общественно-политическую жизнь того периода смело можно охарактеризовать приснопамятным термином «вялотекущая шизофрения»: отдельные всплески гражданского сознания, которые не приемлет власть, на фоне общего равнодушия. Вся партийная Россия ограничена коридорами Государственной Думы. Осколки израненных многочисленных партий, зародившихся в период активности масс и не прошедших в парламент в 1993 году, делают попытки активизироваться к новым выборам. К их числу принадлежит и прежде бурная «ДемРоссия». В течение почти трех лет не проводились общероссийские съезды. Времена, когда количество делегатов достигало 700 человек прошли. На такие грандиозные мероприятия деньги находились тогда моментально, когда Ельцин нуждался в массовой поддержке. Теперь, увы! Ельцин защищен Конституцией, почти как монарх. «Демшиза» для него - ниже, чем под ногами. Поэтому у нас ни средств, ни людей. «Иных уж нет, а те далече...» - это о людях. Более или менее крепеньких и румяных из наших рядов отобрал в свое время еще Гайдар в «Выбор России», не подозревая тогда, что точно такую же селекцию в его рядах произведет два года спустя Черномырдин, рекрутируя новобранцев под крышу «Нашего дома...». И тем не менее, не созывая пленум СП, а путем взаимной переписки с еще не потерявшимися на просторах «демократической России» членами организации, очередной Съезд движения «Демократическая Россия» назначен Координационным советом на 15-16 апреля. Место Съезда - г. Челябинск. В Челябинске он обойдется гораздо дешевле, чем в Москве. Расходы предполагаются предельно скромные: достаточно сказать, что представительство снижено до предела, что впервые делегатам не оплачивается проезд. Организацию Съезда берет на себя местная достаточно еще живая организация.

После поражения на выборах в областной Совет новосибирская “ДемРоссия” чуть теплится. Все разбежались по насущным делам, заседания Совета проводим редко. И все же принимаем решение участвовать в Съезде. Делегатами избраны Мананников, я и Кадачигов. Но добралась до Челябинска одна я. В Челябинск летела из Москвы, были там некоторые дела. Все делегаты - одним рейсом. В пути рассказала Старовойтовой, с каким успехом прошел новосибирский визит Горбачева. Она почему-то удивилась, но здесь же отметила, что знакома с Лихоталем и он ей нравится , чего не может сказать о других из окружения Горбачева. Сказала, что в Новосибирске ни разу не была, и мы договорились на осень подготовить ее приезд к нам. О предстоящем Съезде не говорили, не хотелось: ничего интересного не ожидалось. Помню блистательные созвездия гостей былых форумов. Может, собирайся мы в Москве, кто-нибудь из уважения к былым заслугам, глядишь, и заскочил на огонек. А ехать аж на Урал - кому охота! Только не очень заметные в большой политике скромные ветераны движения отправились.

Не помню точно, сколько собралось делегатов, человек восемьдесят - не больше. Бывало пленумы СП собирали больше народу. А это собрание по статусу считалось Съездом. Конечно, были рады друг другу, но все это больше напоминало школьную встречу выпускников, чем высший орган политической организации. Выступления - вялые. Все как-то воинственно растеряны: с одной стороны - кулак в грудь, мол, мы еще ничего.., покажем себя, с другой - понятно, что показывать нечего. Я тоже вышла на трибуну. Хотелось объяснить “товарищам по оружию”, для того, чтобы снова обрести авторитет, нужно показать себя людям с какой-то другой стороны.. И первое, что мы на этом Съезде должны сделать - это покаяться перед народом. Покаяться за то, что привели к власти президента развязавшего войну с Чечней. Должны просить прощения у погибших в московском кровопролитии октября 1993 года, так как “ДемРоссия” с воодушевлением одобрила президентские залпы по парламенту. Должны признать ошибку в том, что вместе с президентом навязали стране никуда не годную Конституцию. Если мы этого не сделаем, то нечего рассчитывать на массовую поддержку, лучше уж распустить организацию. И после этого нужно принять новую, актуальную политическую доктрину. И в качестве первого шага на очищенном от ошибок пути предложила поддержать инициативу Горбачева о создании общественных комитетов по проведению президентских выборов в 1996 году. Мое выступление никого не оставило равнодушным. Большинство делегатов меня не поддержали, более того - возмутились. Возмутился крамолой по отношению к “победе демократии” возле расстрелянного БД Г.Якунин, возмутился тем, что фактически я призываю поддержать, свергнутого как бы “ДемРоссией”, Горбачева, Л.Пономарев. Но заметила, что возмущение это сильно отличалось, от того триумфального гнева, который обрушился на нас с Мананниковым в сентябре 1993-го на пленуме СП, когда мы громко осудили свеженький президентский Указ № 1400. Сейчас возмущались скорее из упрямства, из нежелания признаться вслух о содеянном. В душе же почти все всё понимали. Я настояла на том, чтобы мое предложение поддержать инициативу Горбачева поставили на голосование. “За” проголосовали 32 человека. Это было не так уж мало - почти треть присутствующих, но недостаточно для принятия решения. В президиуме сидели и голосовали “против” неразлучные Пономарев и Якунин. Старовойтова на наших Съездах и пленумах всегда вела себя осторожно и экстравагантной постановки вопросов избегала. И на этот раз она в нужный момент покинула президиум ради интервью для местной газеты. Ни одной политически выразительной резолюции мы так тогда и не приняли: обветшалые слова...

Еще запомнилась одна неуклюжая попытка привлечь общественное внимание к общероссийскому слету “демороссов”. Какой не помню, но повод был, и челябинские активисты заранее объявили через местные СМИ, что на центральной площади Съезд “Демократической России” проводит массовый митинг в поддержку или наоборот против чего-то. Мне с самого начала затея казалась неудачной: мало верилось, что люди соберутся. Получилось еще хуже: не только не пришли специально, даже случайные прохожие ни на минуту не задерживали шаг. Сотня наших делегатов на большом пространстве городской площади выглядит жалкой кучкой, в лучшем случае - пикет. Я сразу, как пришли, сказала Старовойтовой:

- Галина Васильевна, вам лучше не выступать. Смотрите же, проходят мимо. Перед кем? Им безразлично!    

Но как раз в эту минуту Пономарев громко предоставляет ей слово. Видимо, он рассчитывал, что Старовойтова на трибуне как раз и привлечет внимание и создаст массовость. И она отважно поднялась на тот публичный эшафот. Говорила, как всегда, интересно. К тому же оказалась, что в детстве она жила в Челябинске. Но челябинцы все так же проходили без внимания мимо именитой землячки. Вспоминались слова Юрия Афанасьева два года назад на III Съезде: “ДемРоссия умерла.” Возвращалась в Москву с печальным чувством прощания: закончился целый жизненный этап.

Летом мы с А.П. продолжили поездки по области. Одна из них запомнилась на всю жизнь. Это было в Чистоозерном районе. Есть там населенный пункт Табулга. Знаменит тем, что в нем расположено ИТУ строгого режима. Заключенные, которые содержатся там, отбывают сроки не по первому разу. Мананников еще до приезда решил, что “зону” посетит. Я же в своей жизни к местам заключения и близко не подходила, за исключением того раза, когда однажды, мы также по депутатским делам были в Куйбышеве, А.П. подвез меня к высокому глухому забору с воротами и сказал, что это та самая колония, где он отбывал свой политический срок. Понятно, какое было мое впечатление. Но это, так сказать взгляд снаружи. Он же побывал внутри и хотелось ему зайти еще раз уже в другом качестве - с правом свободного выхода. Когда намеченные дела в районе были завершены, мы поехали в лагерь. Договоренность с администрацией существовала и нас там ждали.

Еще по дороге в машине А.П. сказал мне:

- Думаю, вам не следует идти со мной. Подождете в администрации за пределами ограждения.

- Почему? - удивилась. - Если начальство лагерное будет возражать, я не буду лезть напролом, конечно. Но если скажут, можно - почему бы нет?

- Предупреждаю, место не для слабонервных, чтоб без обмороков, - закрыл вопрос Мананников.

Встретил сам начальник учреждения - Александар Иванович Фещенко. Минут двадцать, пока угощались кофе, он рассказывал о жизнедеятельности ИТУ в новых экономических условиях. Во-первых, “учреждение” - это единственный объект, обеспечивающий рабочими местами   взрослое население п.Табулги. Больше местным жителям работать негде. Охрана, снабжение и прочая необходимая деятельность, которой не имеют права заниматься заключенные, при повальной безработице - для жителей поселка это выход из положения. Другое дело, что развал государственно-экономической системы больно сказался и на положении ИТУ. Рыночная экономика, да еще в российском варианте, мало подходит для содержания громоздкой пеницитарной системы, которая   существует у нас еще со сталинских времен в традиционном состоянии. Поэтому теперь дела в лагере для заключенных, как и на каждом предприятии, во многом, если не во всем зависят от “директора” - на что он способен.

- Хочешь - не хочешь, мы чувствуем себя одной семьей: и заключенные, и те, кто обеспечивают заключение. Даже в волейбол вместе играем, только сетка разделяет. Теперь иначе нельзя. Конечно, при строжайшем соблюдении дисциплинарных инструкций. Братания нет, но обоюдное понимание положения существует, - рассказывает Фещенко.

- Мент “с человеческим лицом”! Честно говоря, первый раз встречаю...,- на понятном им обоим языке пошутил А.П.

- А иначе нельзя, только так можно удержать в повиновении. Хоть и “опасный контингент”, все равно люди... Ну, что? Пошли?

И мы пошли. Сопровождавший нас из Чистоозерного в Табулгу сотрудник районной администрации идти в зону не захотел:

- Я уже был там однажды. Сильное впечатление, больше не хочется, я лучше здесь вас подожду.

И остался в кабинете Фещенко. А к нам присоединился заместитель начальника по какой-то части: сродни политической или воспитательной. Короче, комиссар. Первое и самое, пожалуй, сильное впечатление - контрольно-пропускной пункт. Дверь открылась, вошли, и тут же лязгнул за нами мощный железный засов. Мы оказались в ограниченном двумя замкнутыми дверями небольшом тамбуре. В окошечке справа показалась женщина, видимо, хотела или что-то проверить, или в чем-то удостовериться. Фещенко дал ей знак открыть дверь в зону. И снова лязгнул за моей спиной запор. Вот эти два щелчка, оказывается, и отделяют заключенного от воли.

А за дверью открылось обширное освещенное пространство. Впереди справа параллельно стоят три, обнесенных и разделенных между собой решеткой, барачного типа двухэтажных здания. Вдоль них в каждом из огражденных секторов небольшими группами или по одиночке расположились заключенные. Одеты в основном одинаково - в серое. Но пару парней попались на глаз в довольно ярких спортивных костюмах. Нас заметили сразу. Это было видно по легкому шевелению среди скучающих возле бараков обитателей. Слева тоже серое строение, а к нему, несколько сгущаясь на лестнице у входа во второй этаж помещения, тонкой струйкой вьется довольно длинная людская очередь. И здесь при виде нас оживление.

- Это больница, - сказал начальник, показав на очередь, - на прием стоят.

- А те, здоровые, так целый день и слоняются от стены к решетке? - это я спросила, мысленно сравнив людей за решеткой со зверями, заточенными в клетках зверинца.  

- Сейчас это проблема номер один: чем занять заключенных, производство внутри ИТУ практически свернуто - нет сбыта продукции. Делаем понемногу табуретки, другую простую мебель, резные деревянные изделия, но обеспечить всех заключенных работой возможности нет. Те, кто получает наряд на работу - счастливчики.

Я двигалась посредине нашей группы и только потом сообразила, что как бы под охраной попутчиков. Я шла по зоне без страха и, самое главное, без отвращения. А ожидала именно этого неприятного чувства: увидеть грязь и запущенность, почувствовать смрадный запах и ощутить брезгливость. Ничего подобного: даже подобие газонов с аккуратно подбеленным бордюрчиком. Правда, мы не входили во внутрь жилых помещений. Зато побывали в той самой больнице. Поговорила с женщиной врачом - она как раз вольнонаемная из Табулги. Основные заболевания - туберкулез и чесотка. Лекарств практически нет, но разрешаются передачи и посылки с лекарствами. Зашли и в пищеблок. Стоял, правда тяжелый запах варящейся старой квашеной капусты, но чистота огромных котлов, в которых происходил этот процесс меня просто поразила. Варево простое - щи в одном, каша в другом.

- Пробу снимать будете? - спросил Фещенко. Нельзя сказать, что еда выглядела аппетитной, а от запаха слюнки текли, но отказаться почему-то мне казалось невозможным -вроде как чистоплюйство, поэтому мужественно кивнула. Кашевар из зэков проворно метнул перед нами четыре до краев полных металлических миски. Посреди плавали подозрительно большие розовые куски мяса: видимо, по русскому обычаю для гостей и начальства и здесь, как везде, была срочно вскрыта банка тушенки и содержимым приправлены скудная арестантская похлебка.

- Хлеб сами не печем, возим из Табулги, - пояснил начальник колонии, показывая на тарелку с крупно нарезанным хлебом, протянутую мне поваром-заключенным. Отведала все. Не отравилась, хотя удовольствия, конечно, трапеза не доставила. Скорее, пополнила коллекцию впечатлений.

Еще одно впечатление.

- В ШИЗО пойдем? - спросил Фещенко.

- Пойдем! - ответила решительно. Мананников в маршрут не вмешивался и с вопросами не приставал - какими-то своими впечатлениями был полон, мне же хотелось увидеть собственными глазами то, о чем до сих пор только читала.

Чтобы попасть в штрафной изолятор пришлось переступить ограждение еще одной, внутренней, зоны, где стоял очередной барак. По слабо освещенному коридору впереди нас шел охранник. Остановились перед одной из дверей.

- Это ПКТ - помещение камерного типа. Сюда помещаются заключенные за нарушение режима. Местная тюрьма, так сказать.

Охранник погромыхал ключами, и дверь отворилась. По наивности вольного человека я, не раздумывая, немедленно двинулась вперед. Меня резко остановили.

- Всем встать, привести себя в порядок! - приказал вошедший в камеру первым охранник. И еще что-то, близкое по смыслу. Последовал короткий шум, грохотало то ли то, на чем сидели узники, то ли сами они ногами. Когда мы вошли, уставились. Кто - прямо в упор, кто исподлобья, у всех взгляд дерзкий. Их было в помещении примерно 6 кв.м шестеро молодых парней. Откидные койки, простой стол, простые сиденья. Никаких атрибутов быта. Каждый - видимо так положено по инструкции - отрапортовал имя, статью, по которой отбывает заключение, срок изоляции в ПКТ.

- К вам пришел депутат Совета Федерации. Вопросы, жалобы есть? - представил Фещенко.

- Мананников ? Который сидел? - вопрос из бритоголовой шеренги напротив.

- Было такое, - следует простой ответ, - если у кого есть ко мне вопросы, жалобы, лучше направьте их письменно по адресу... Называет адрес. В глазах арестантов неподдельный интерес; кто же станет жаловаться в присутствии начальника колонии - себе дороже обойдется. И видят, что Мананников, бывший заключенный, это понимает. Несколько писем оттуда потом и в самом деле придет: не то, чтобы конкретно с жалобами, а так... про житье-бытье.  

Дальше была камера одиночка. В ней сидел старый татарин - сморщенный и с гнусавым голосом. Похоже жизнь его по лагерям да тюрьмам была длиннее вольной. Здесь в ШИЗО, как сказал начальник колонии, он прятался: то ли кому-то что проиграл, то ли его самого кто-то. В любом случае выходить отсюда ему не хотелось. Когда дверь открылась и мы вошли, показалось, что в помещении никого вовсе нет. Несчастный сиделец в буквальном смысле свернулся в комок и забился в угол. Тусклая лампочка почти не давала света и его не было видно. На команду “встать” сразу со специфическими интонацией начал отстаивать немудреные какие-то свои требования. Реакции со стороны начальства не последовало, и он затих. Что удивительно - и этот тоже, оказывается слышал, что есть такой депутат Мананников, который сидел “ни за что”. Откуда? Вряд ли присаживался посмотреть депутата по телевизору и тем более вряд ли прочитал в своей жизни хоть одну газету. Скорее всего причиной узнаваемости среди “спецконтингента” была выдающаяся биография, но это было еще одним подтверждением большой популярности Мананникова как личности в самых различных слоях населения. На обратном пути А.П. похвалил жесткой шуткой:

- Вас можно садить. Не сломаетесь.

- Не хотелось бы садиться, - ответила всерьез.

В то лето я отдала замуж дочку. Свадьбу играли пятого августа. Еще в феврале, когда приезжала на зимние каникулы, они с Сашей решили пожениться и сообщили свое решение родителям. Почти как в старину, теперь так редко женятся: помолвка за полгода до свадьбы, потом разъезжаются, чтобы встретиться за две недели до события. Весной навестила ее в Питере. Ходим по магазинам и выбираем белую ткань. Вика - студентка в художественно-промышленной академии имени В.Мухиной, которая на местном сленге называется “Мухой”. Соседка по общежитию Лена - юная “мадам Шанель”, она в “Мухе”, чтобы стать художником-модельером, шьет ей свадебный наряд. Моя девочка пошла под венец в коллекционном платье. Но месяц перед свадьбой был хлопотным для меня как раз не в связи с таким важным в жизни моментом - Вика даже обижалась: у всех мамки, как мамки, а тебя даже не интересует... Как раз даже очень интересует, - отвечала, - и все у нас получится хорошо, я обещаю, вот подожди, только съезжу сначала туда, потом, еще... И так весь июль.

В самом конце месяца с 29-го по 31-е мы с А.П. были в Нижнем Новгороде. Круто шел в гору Борис Немцов. С Мананниковым они были знакомы давно - еще по Съезду народных депутатов. Теперь вместе заседали в Совете Федерации. Слухи об экономических успехах в Нижнем шли сами по себе, кроме того старательно распространялись средствами массовой информации. Конструировалось положительное общественное мнение о демократических реформах. Мананников был информирован о российских экономических успехах вообще, и не очень доверчив по отношению к отдельным губернским. К тому же хорошо разбирался в пропагандистских “штучках”. Поэтому как-то в разговоре с В.Мукусевым - бывший “взглядовец”- усомнился в достоверности нижегородских достижений. А Мукусев - возьми да и скажи об этом вслух. Немцова слегка “зацепило”: приезжай и сам посмотри. Так возникло решение съездить. Издали мне Немцов нравился той решительностью, с которой взялся руководить областью в конце смутного постпутчевского 1991 года. Хотелось сделать цикл фильмов о ярких явлениях в череде общих разочарований. Даже название было наготове: “Молодые губернаторы России”. Поэтому с нами был и телеоператор с аппаратурой - Сережа Радаев.

Прилетели мы в полночь, а наутро отправились в нижегородский Кремль. Там губернатор проводил полугодовую отчетную пресс-конференцию. Очень много журналистов, с десяток телекамер расположились перед обширным президиумом, за которым в свою очередь расположился почти полный состав областной администрации во главе с Немцовым. Мне приходилось бывать на многих пресс-конференциях. Бывала и на встречах с журналистами новосибирских губернаторов и Мухи, и Индинка. Конечно, гораздо меньше представителей СМИ, хотя едва ли в Нижнем больше газет и телеканалов. Понятно, Немцов “раскручивается” для пропаганды столичными силами. Но это не портит впечатления, потому что интерес к объекту всамделишный, вопросы “из жизни”, ответы - наполненные содержанием. В какой-то момент возникла даже перепалка, и я поняла, что Немцов эмоционально легко заводится. А в целом было интересно. Действие отличалось не только обилием пишущей и говорящей братии, но и тем, как она себя вела. В Новосибирске, например, журналисты, когда общаются с властью, ведут себя пассивно. Слушают, тщательно фиксируют в общем-то банальные речи, вопросы задают дежурные. И уж точно, никогда не спорят и каверзу не подстраивают. Здесь чувствуется то, что называется “прозрачностью” власти. И если сообщение о том, кто , в том числе и губернатор, из руководящих лиц области сколько получает, выглядит несколько популистским, то детальный доклад о расходовании бюджета за полугодие внушает оптимизм и веру в искренность благих намерений. А газетчики из “районок” наскакивают, требуют, протестуют: почему, куда, зачем... Такой живой диалог власти с прессой получается.        

Потом мы с телекамерой гуляли по городу, точнее я с микрофоном в руках приставала на центральной пешеходной улице к гражданам с вопросом “любите ли вы своего губернатора?”. Оказалось любят, вот что странно: обычно в России власть не любят. Голый вопрос о любви я, разумеется, драпировала политической ширмой: “У вас в Нижнем в декабре выборы губернатора. Знаете ли вы об этом? За кого будете голосовать?” А жители сбрасывали драпировку и признавались в любви. Кто как: от “он такой хорошенький”, до “деловой”. Ни один из прохожих даже не намекнул на корыстолюбие или мздоимство. Не было и злобных выпадов против “дерьмократов”. А бородатый раввин в шляпе рассказал философскую притчу на тему “зелено, если молодо, или необязательно?” В итоге выходило, что не всегда. В общем, народ активно собирался на выборы и готов был доверить область своему молодому губернатору.

Вечером в кабинете у Немцова рассказывала ему о такой всенародной любви и хотела показать отснятый материал, но не оказалось под рукой видеомагнитофона. Ему было по-мальчишески интересно, что думают о нем нижегородцы. Приник к окуляру камеры. И просмотрел от начала до конца мою долгую беседу с его земляками. Это был трудный для него день: произошла авария на железной дороге, разлилось что-то в большом количестве: то ли мазут, то ли керосин. И он до позднего вечера занимался этой проблемой. Прежде, чем затевать разговор “о реформах”, пошутила, что к реформаторским достижениям в Нижнем не мешало бы снять вопрос: “где бы выпить чашечку кофе?” И в самом деле, при заметном изобилии в продаже пива, тогда это еще не для всей России было характерно, кофейни или просто кафе, где подают кофе, были далеко не на каждом углу. Немцов отреагировал азартно, мне показалось даже с обидой: “Неправда!” Это было правдой, но настаивать не стала: может не такой любитель кофе, как я, и потому кажется, что хватает, может вообще в Нижнем нет спроса на этот продукт общепита - вот рынок и реагирует. Если так, то все вписывается в схему рыночных отношений. Зато, как выяснилось чуть позже в разговоре, в области произошла реформа потребительской кооперации, и с преобразованиями в аграрной сфере дело тоже продвигается.

А рано утром назавтра мы отправились на передовую нижегородских реформ - в Шахунский район - смотреть показатели. Главой района оказалась энергичная женщина Валентина Аркадьевна Буркова. Она водила нас по магазинам, в которых “все было”. Дело в том, что мы не успели отряхнуть еще пыль новосибирских проселков, как оказались здесь на Волге. И могли воочию сравнить состояние наших и здешних сельских магазинов. Буркова долго рассказывала технологию реформы потребительской кооперации, если честно - я не вникала в суть, это было не важно: я смотрела на полные прилавки и верила своим глазам. Дальше наш путь лежал в деревню с красивым названием “Большая свеча”. Там располагалось, сложенное по новому образцу, крестьянское хозяйство - ООО “Родники”. Возглавлял его В.К.Черкасов - крепкий, рослый мужик в красной рубахе и в сапогах. В таком колоритном образе он запомнился мне. Фактически хозяйствовал Черкасов не на правах привычного “председателя”, а хозяина, который хорошо платит тем, кто хорошо работает. Такое экономическое чудо произошло путем добровольного перераспределения в его пользу земельных паев, принадлежащих жителям “Большой свечи”. Пенсионеров и прочих немощных он взялся пожизненно за эти паи опекать, а кто может работать, тех обеспечил работой и зарплатой. А все проблемы хозяйства, когда с прибылью, а когда наоборот с убытком, взвалил на себя. Посмотрели хозяйство. Глубокий пруд, созданный уже при “хозяине”, полон рыбы - это, сказал Черкасов, почти чистая прибыль. Обедали у пруда, уха - замечательная! Рядом горел костер, пламя большой свечой стремилось ввысь. Впечатление осталось радостное. Вообще, что самое характерное и общее в лицах нижегородцев бросилось в глаза - оживленность, отсутствие повсеместного в России в последние десять лет уныния. Вернувшись в Новосибирск за пять дней до свадьбы дочери, успела-таки сделать фильм. Серию так потом и не удалось продолжить, но рассказывающий о нашей с Мананниковым поездке в Нижний Новгород двадцатиминутный фильм “Молодые губернаторы России”, в котором главный герой - Борис Немцов, в эфир новосибирского телевидения вышел в первые дни августа 1995 года. А через пару дней - жених с невестой были красивыми, свадьба обильной и веселой, а я стала тещей.